Он меня изнасиловал. О женщинах, которым очень тяжело пережить карантин

Побои, бесконечные унижения, скандалы — у домашнего насилия карантина нет. Во время эпидемии ситуация усугубилась: женщины оказались заперты под одной крышей с тиранами. Выход из положения — укрыться в кризисном центре. Но сделать это могут далеко не все. О том, как спастись, — в материале РИА Новости.

«Говорила, что я ей жизнью обязана»

Светлане Егоровой (фамилия изменена) из Красноярска повезло: она сбежала 14 марта, еще до карантина. Выскочила без вещей из собственной квартиры и несколько дней жила на работе. «Если бы мы остались в изоляции вместе, было бы совсем плохо. Только три варианта: инвалидность, психиатрическая клиника и смерть», — категорически заявляет она.
О том, что такое домашнее насилие, Светлана знает с детства. После кончины родителей Свету опекала старшая сестра. «Она меня лупила шлангом, заставляла стоять на коленях на горохе, унижала и говорила, что я ей жизнью обязана, ведь она спасла меня от детдома. Я долго не могла трезво оценить это, думала, что просто росла неуправляемым ребенком, а сестра меня так воспитывала».
В больницу Светлана тогда не попала — Игорь выхаживал ее дома. В полицию тоже не обратилась. Поначалу твердо решила, что это конец отношений, о продолжении и речи быть не может. «Но он действовал очень грамотно, внушил, что во всем виноват алкоголь. Был очень ласковым, добрым, носил меня на руках», — вспоминает Егорова.

«Это же ваш сожитель»

Простив Игоря, Светлана угодила в порочный круг: сожитель бил ее, они расставались, он вымаливал прощение и следующие несколько месяцев вел себя идеально. Однако потом все повторялось.
Егорова живет на первом этаже — несколько раз, когда она не пускала его в дверь, он залезал через окно. «Я вызвала полицию, но мне сказали: «Здесь нет состава преступления, это же ваш сожитель». И я махнула на все рукой — оставайся, мне уже все равно». В конце июля прошлого года они вновь помирились, в августе и сентябре Игорь вел себя образцово. А после просто пошел вразнос.
«Он тушил об меня окурки, газовой горелкой жег кожу, пристегивал наручниками в машине. Прохожим говорил: «Это моя жена, я ее забрал из Курчатово» (у нас такой дурдом есть). И всем соседям заявил, что я душевнобольная, мол, может показать справку. Кидал в меня свои рубашки: «Ты обязана их гладить! Встань на колени, проси прощения. Ты не женщина, мне легче снять проститутку, чем спать с тобой», — в ее голосе и сейчас слышен ужас.

«Уйди, животное»

Решающим стал эпизод, который может показаться гораздо менее значительным. «В конце февраля он мне звонит: «Ты знаешь, что у моего брата день рождения? Давай быстрее, жду тебя дома». Прибегаю с работы, он злой: «Давай быстрей собирайся». А у меня стрелка была на колготках, какое-то непонятное платье, на голове сарай, нужно привести себя в порядок. Тут он заявляет: «Как ты достала, мне даже надеть нечего». Хотя у него полный шкаф наглажен. Я сказала: «Хорошо, съезжу до ближайшего магазина, куплю тебе рубашку. Залетаю, время — без пятнадцати восемь, магазин открыт до 20 часов. На кассе очередь. Он мне набирает: «Тварь, ты где?» Захожу домой, подаю эту рубашку, а он: «Уйди, животное, как ты меня бесишь». Берет меня за шкирку, пинком выталкивает из квартиры, сажает в машину», — зачем она все это терпела, Егорова объяснить не может.
Светлана вспоминает, как они приехали к брату Игоря, чья семья всегда ей казалась образцовой. Сама она — аккуратная ухоженная блондинка с безупречной прической — была растрепанной, в слезах и помятой одежде.
«Брат спросил, что случилось, Игорь ответил: «Да она дура. Я тебе разве не говорил, что у нее с головой проблемы?» В ужасном состоянии я просидела пять часов, он под столом выкручивал мне пальцы, потом долго рука болела. Этот общественный позор поставил точку в наших отношениях».

Егорова подчеркивает: именно тогда, сидя с размазанным макияжем в чужой гостиной, она решилась на окончательный разрыв. Обратилась за помощью к юристу Ольге Неклюдовой, которая бесплатно консультирует жертв домашнего насилия. И хотя уголовное дело так и не возбудили, Светлана все равно повторяет: «Спасибо Олечке». Было очень важно, чтобы кто-то оказался на ее стороне. «Я сирота, у меня никого нет. Мои друзья боялись его, он грозил им расправой. Если бы полиция подключилась… Но им вообще все равно».

Светлана хотела придумать план, однако ей так ничего и не пришло в голову. В результате не выдержала: 14 марта попросту сбежала. Через два дня вернулась — Игорь был у нее дома. «Он схватил меня за волосы, начал оскорблять, говорил, что я проститутка. Потом изнасиловал…» Егорова сообщила в полицию. С ним «провели беседу» — и уже за это она благодарна, потому что Игорь покинул ее квартиру. А в конце марта он попал в больницу. Насколько известно Светлане, у него онкологический диагноз — прогноз не самый позитивный. «Судьба человека наказала… А я сейчас живу у себя дома, мне уже не страшно».

«Проблемы начались с беременности»

Но издеваются и бьют не только мужчины. Шестнадцатого апреля Алиса Ефремова (имя изменено по ее просьбе) схватила на руки трехлетнего сына и, не взяв ни документов, ни детских вещей, ушла из дома. Она несколько лет жила в гнетущей обстановке: хотя физическое насилие бывало нечасто, угрозы и крики сопровождали ее постоянно. По комнате летали вещи. А с началом эпидемии стало еще хуже. Сестра Алисы (именно она — домашний тиран) лишилась работы. С тех пор дома скандал за скандалом. Все из-за квартирного вопроса.

«Проблемы начались с 2016 года, когда сестра узнала, что я беременна. Мы живем в неприватизированной «однушке». Жилплощадь принадлежала нашим родителям, они умерли. Сестра хотела приватизировать и разъехаться, а я — дождаться положенных квадратных метров от государства», — обстоятельно излагает свою историю Алиса.

Ее голос срывается, когда она вспоминает, как с шестимесячным ребенком на руках ездила по всей Казани, чтобы собрать нужные документы и встать в очередь на жилье. Ее покойный отец с 1986-го ждал, что им выделят дополнительные «квадраты». Не дождался. А дочерям теперь требуется переоформить бумаги с учетом изменившихся обстоятельств, среди которых — ребенок. После появления малыша сестра стала поднимать на Алису руку.

«Впервые она ударила меня в 2017-м. Одной рукой я держала ребенка, другой — телефон. И сняла, как она нас бьет. Сын отлетел на подушки: если бы их не было, стукнулся бы головой. Был суд, ее оштрафовали на пять тысяч — и все. Она постоянно кричит. Однажды хотела хлестнуть меня половой тряпкой — но получилось так, что заехала по лицу ребенку», — Алиса не стесняется откровенных подробностей.
У ее сестры тоже есть сын. Ему шестнадцать — с недавнего времени она видит угрозу и в нем.
«Я всю жизнь растила племянника. Мне диагностировали бесплодие, семь лет не могла забеременеть. Мой ребенок — долгожданный. Когда его обижают, не могу это переносить, поймите! А теперь сестра настроила племянника против меня», — Алиса снова плачет.

«Это же ненормально, что меня все время трясет?»

Она обращалась в полицию — результата никакого. «В июне прошлого года была потасовка, сестра писала объяснение в отделении. Я отвечала на какой-то вопрос, и тут она поворачивается и плюет мне прямо в глаза. Ребенок тогда был у меня на коленях и все видел», — Алиса раз за разом повторяет, что все происходит на глазах у ее сына: кажется, для нее это самое болезненное.
«Оформляла его в садик — сказали о задержке в развитии, — когда она пытается сдержать слезы, голос становится высоким и тонким. — Он же здоровым родился. Это все из-за скандалов дома. Как это переносить ребенку? Я сама за три года не знаю в кого превратилась. Меня постоянно трясет — это же ненормально? Мне стыдно, что я ничего не могу сделать».

Атмосфера накалилась до предела, когда нерабочие дни продлили до конца апреля. Сестра Алисы, трудоустроенная неофициально, осталась без доходов. И пошло-поехало. «Воскресенье, понедельник, вторник — скандал за скандалом. Она драться со мной хотела — сестра крупнее, у нее рука тяжелая. Племянник вставал между нами — он хоть и на стороне матери, но кое-как сдерживает ее», — описывает ситуацию Алиса.

Но последней каплей стал именно поступок сына сестры. «От него ни одного слова нормального — только мат. Он подошел близко-близко, навис надо мной и кричал, как только не оскорблял, а потом пнул ведро с грязной водой (я мыла полы), оно отлетело на диван. Я испугалась, убежала к соседке». Затем Алиса оставила записку, чтобы ее не искали, — и ушла.
Сейчас она живет в социальном доме «Колыбель» и рада, что ей там спокойно. Но что будет дальше, не знает.

«Они не могут к нам обратиться»

Это только две истории, а сколько их вообще, не знает никто. Алена Садикова, руководитель подмосковного центра «Китеж», где помогают женщинам, пережившим домашнее насилие, рассказывает: в начале апреля был спад обращений, теперь их примерно на десять процентов больше, чем обычно. По ее словам, ситуация ухудшилась по двум причинам: жертвы домашнего насилия стали более уязвимы, так как теперь их обидчики практически постоянно дома, и женщинам сейчас гораздо сложнее получить помощь.
«Из-за эпидемии полиция отказывается забирать мужчин-агрессоров в отделение. Говорят, это небезопасно. Женщины боятся выходить из дома, потому что их могут оштрафовать. Одни социальные центры закрыты на карантин и вообще никого не принимают, другие требует анализ на коронавирус, который делать дорого и долго. К тому же до приюта нужно еще добраться. Мы несколько раз сталкивались с такой ситуацией: вызывали и оплачивали жертве такси, но у нее не было пропуска, и водитель ее не вез. Еще один момент: полгода назад женщина, уходя в кризисный центр, знала, что это ненадолго: пока не устроится на работу и не снимет жилье. А сейчас экономический коллапс, многие лишились доходов. Целый букет проблем — из-за этого женщины терпят до последнего», — перечисляет Алена.
Некоторые из обратившихся в «Китеж» сейчас выходили на связь до эпидемии — они давно терпят унижения и побои. «Мужчины теряют заработок, их тревога переходит в страх, гнев и вымещается на женщинах. Агрессия проявляется все чаще и чаще», — продолжает руководитель кризисного центра.
Гостиная в кризисном центре
Приют в апреле закрыли на карантин. Однако в помощи никому не отказывали: беглянок заселяли в арендованные квартиры и гостиницы. Недавно в «Китеже” решили поменять тактику: новым подопечным будут оплачивать анализ на коронавирус, затем две недели они проведут в гостинице и после переедут в основное здание.
Алена говорит: о большинстве жертв домашнего насилия мы не знаем — у них просто нет возможности сообщить о себе.
С ней солидарна и Наталья Радиевская, руководитель фонда «Ежевика», где тоже помогают женщинам в кризисной ситуации. «Роста числа обращений нет. Поэтому создается впечатление, что все помирились и сидят в обнимку. А на самом деле насилие за закрытыми на карантин дверями происходит тихо, и о трагедии становится известно, когда человека или убили, или покалечили. Буквально на днях мы узнали о девушке, которая попала в больницу с множественными переломами: избил муж».
Как комплексно помочь жертвам агрессии, непонятно. Работа над законом о борьбе с домашним насилием тоже временно приостановлена. Его точно не примут, пока не закончится эпидемия.